дружке жалась родня.
Скупо пробивался сквозь незаконопаченные щели
Веселый свет
вешнего дня.
Люди еще в избавление верили,
Хоть тревога не покидала сердец.
Но когда услыхали, как заколачивают щели
И запахло бензином , стало ясно – это конец.
Каратели бензином последнюю свечку надежд затушили,
Сквозь щели пламя стало втыкать кривые ножи,
И бабы заголосили: «А, детки, а вы ж еще не успели пожить,
А ваши ж ноженьки не успели находиться,
А ваши ж рученьки не успели натрудиться,
А ваши ж глазоньки не успели наглядеться,
А вы ж внуками не успели порадовать нас.
Солнышки наши, кровинушки наши,
Детки, за что ж они вас?»
И тогда вскинули мужчины кулаки в бессилье,
И выдохнули хрипло, как один человек:
«Солнцем полдневным, небом синим,
Каждой звездой вечерней, каждой рассветной росинкой
На вашей могиле колом осиновым
Вас, убийц, проклинаем навек»….
Бревна уже превращались в уголь,
Нестерпимым жаром дышало из каждого угла.
Над головами гуляла огненная вьюга,
Крепчала, разрасталась, мела.
Уже не искры, а снопы адского пламени
Обрушились со стрехи,
И люди от них отбивались руками голыми,
И заскворчали на плечах кожухи.
От немого крика обвалилась пуня.
Грохнули оземь двери.
И, упав, как багровый куль холодный снег искала слепая бабуля,
А нашла только горсть раскаленных пуль.
Строчили пулеметы по огню, по стонам, по плачу,
Редел и падал печальный охрипший крик.
И вот остался только тоненький писк ребячий,
Но и он покачнулся и сник…
И тогда скинуло винтовки черношинельное войско,
Вся округа была безмолвием оглушена.
Кровь остывала, хаты догорали,
Над селом, как над погостом стояла мертвая тишина.
И каратели смотрели глазами пустыми
Как ошалелый кот вылизывал тлеющий мех,
Как лежал, не тая, в Хатыни
Красный снег.
Красный
белый снег Хатыни
