гораздо более долговечная, и ярость её более осмысленная, накопляется
и поддерживается в продолжение целых месяцев и лет.
Пример работы преступной публики и влияния лидеров на их участников:
Лионские анархисты 1882г. Состав: «Мистики, мечтатели, наивные невежды, преступники против естественного права… на одной скамье; рабочие, настоящие звери, прекраснейшим образцом из которых является Равашоль; и царящий над всем этим честный отпрыск чистой аристократии…» это не говоря уже о настоящих безумцах, входивших в состав этой группы.
Специалисты Тири (профессор уголовного права) и Пренс (главный тюремный инспектор Бельгии) были поражены «их вполне порядочным видом». Все эти люди казались Тири безупречными «с точки зрения трудовой, семейной или нравственной». Многие, даже большинство, были вполне интеллигентными людьми. Но это не мешало, им быть чрезвычайно наивными. По их словам, они хотели своими взрывами обратить внимание на несчастное положение народа. Все они, за исключением их вождя Муано, раскаивались в своём безумии. Этот пример выступает ещё и как показатель власти лидеров. Однако Пренс писал Тарду «Впрочем, нет сомнения, что они взаимно настраивали друг друга».
Равашоль представляет собой тип анархиста исполнителя, бескорыстного убийцы. Он принадлежит к числу рецидивистов, преступающих естественное право, которых каждая секта насчитывает множество. Но при этом надо заметить, что даже обычное воровство или убийство обладает своеобразным стимулом. При убийстве отшельника правильнее будет заметить, что он крал с целью доставить своим сотоварищам деньги, необходимые для осуществления их кровавых планов. Равашоль следовал логике: старый отшельник-капиталист, всякий капиталист – вор, доводящий до голода и убивающий трудящихся; убьём капиталистов и употребим их золото на то, чтобы уничтожать палачей народа. Смелость и кровожадность являются обыкновенно лицевой и обратной сторонами одной медали.
Он оставил нам изображение своего душевного состояния в момент покушения. Это изображения слишком ярко чтоб быть лживым; впрочем, культ правды был для него, благодаря его гордости, также обязателен, как и культ благодарности. Вот он в палате позади 24 орудий, приспособленных к моменту следования короля. Он поклялся исполнить своё роковое решение; он обещал это - Пепину и Морею, и он сделает это, во что бы то ни стало.… Но он замечает в толпе Ладвоката «своего благодетеля». При его виде, он изменяет направление орудий, так как не может покуситься на священную для него жизнь. Но Ладвокат исчезает и появляется король в сопровождении полка солдат. Снова сомнения: «убить столько генералов и офицеров заслуживших свои чины на полях сражений, в битвах за родину, под командованием великого Наполеона», великого корсиканца! У него не хватает решимости; но он вспоминает про обещание данное Пепину и Морею, и он говорит себе: «Лучше умереть – и даже убить – чем пережить подобный позор: дав обещание потом оказаться трусом…». И он нажимает курок. Можно ли утверждать, - рассуждает Тард – что такие люди даже сами Фиески и Равашоль – были неизбежно предназначены для преступления? Покушение первого. Тоже не было простым. Для того, чтобы совершить его, нужно было, чтобы хитрость Морея, холодная и безмолвная, финансовые и интеллектуальные средства, несколько крупнее, чем у Пепина, соединились с непреклонной энергией Фиески; и то кроме этого нужны были статьи журналистов, для ежедневного возбуждения всех троих. Уничтожте один из «факторов» - публику, газеты, мысль, деньги, смелость – ужасного взрыва не было бы.
Основная мысль (продолжение)