Презентация на тему Наполним музыкой сердца

кого нет неприятностей? Нужно выявить более сложное, более глубокое.

Нужно заразить людей светлым, хорошим. Вот, элементарно говоря, моё кредо».

1934 года в Москве, в родильном доме им. Крупской,

что на Миусах. Моя двадцатилетняя к тому времени матушка Мария Шевченко была привезена в Москву из Краснодара молодым, вспыльчивым и ревнивым командиром, бывшим моряком, Юзефом Визборасом (в России непонятное для пролетариата "ас" было отброшено, И отец мой стал просто Визбором)».

Татьяны:
«На свою фамилию я впервые обратила внимание в

школе и подошла к отцу с вопросом: "Почему у всех есть какие-нибудь прозвища, а меня зовут и обзывают одинаково - "Визбор"?" "Потому что, - ответил отец с гордостью, - "Визбор" - это не фамилия, это кличка"».

послевоенные годы.

жены Визбора, журналистки, поэтессы Ады Якушиной: «...сижу после сдачи

какого-то экзамена в нашем институтском дворике. Блаженствую: можно теперь хотя бы до завтра не заглядывать в учебник. Пригревает осеннее солнце, кружится разноцветная листва. Вижу, недалеко окружили девчонки двух парней. Один - кареглазый, коренастый, отчаянно жестикулируя, рассказывает, судя по всему, занятную историю.
Второй - стройный, светловолосый, в зеленой ковбойке, и, замечу, очень симпатичный - время от времени что-то добавляет, и тогда вся компания взрывается хохотом.
- Кто это? - осведомляюсь у присевшей рядом однокурсницы.
- Ты не знаешь, кто? - искренне удивляется она. -Это же Володька Красновский и Юрий Визбор. В него пол-института влюблено! Я не уточняю, в кого именно».

Эльбрус»:
- Ты кто по профессии?
- Я - журналист, -

гордо сказал я.
- Ой, как неудачно, - сказала она.
- Я - хороший журналист, - сказал я.

на сцене - мешковатый и в то же время

ладный, чуть наклонившись через гитару к микрофону, улыбается.
У него замечательная улыбка, мгновенно располагающая к нему: здравствуйте, мы все тут свои люди, давайте, ребята, споем что-нибудь...
Душа всякой хорошей компании. Не тамада, не кумир, а именно душа. Его обаяние действует само по себе, без усилий. Он не стремится первенствовать, он слушает других, и слышит, и всегда откликается...
Он помнит массу историй, какие пережил сам и не сам, и вот рассказывает такой своей скороговорочкой, пересыпанной смешком, на все лады и обязательно в лицах... И любуешься, и заслушиваешься, бывало».

1978 года, на альплагерь опустился сплошной туман. Как шутили

тогда: "В раю было холодно, шел снег и дул ветер". На зарядке свою же вытянутую руку невозможно было разглядеть. Наша группа новичков должна была выходить на занятия в ущелье Мырды. Когда мы стояли на построении, мимо нас, казалось, не видя ничего перед собой, пробежал отец с перекошенным лицом в полном альпо-обмундировании. Я тогда ничего не поняла, а после мы узнали, что произошло несчастье. Группа из пяти человек, участвовавшая в соревнованиях... Короче: Олег Коровкин погиб, Ковуненко, Зыбин, Башкиров - многочисленные сложные ожоги разной степени.
Карпов - единственно не пострадавший! Ночью к ним в палатку залетела шаровая молния... Коровкин умер, даже не проснувшись... Самое обидное, что все было сделано по правилам, ошибки не было: они ночевали за 100 метров от гребня, и все металлические вещи отнесли за пределы лагеря. На спасательные работы были брошены все разрядники, все значкисты. Первая группа ушла в 8 утра, последняя пришла в 2 часа ночи. Отец ассистировал доку прямо на горе. Оставаясь в лагере, мы готовили палатку для раненых. В три часа ночи лагерь еще не спал, все курили - и те, кто собирался бросать, и те, кто бросил 20 лет назад, и те, кто вообще не курил».

тебе рассказать, что такое гора?

создать общую песню. Дело было на Неглинке. Моя свекровь,

Мария Григорьевна, подремывая, листала журнал. Маленькая дочка спала, а мы, присев на тахту около дверей (комната ведь у нас была одна), принялись за песню. Тихонько споря и слегка поругиваясь, мы благополучно одолели четыре будущих куплета, а на пятом разразился скандал. "Встречать красивые рассветы - это никакие. Надо тогда объяснить эту красоту! Уж лучше в таком случае «дрожащие»!" Настала очередь возмущаться Визбору: "Во всех песнях рассветы только и делают, что дрожат!" "И все-таки «дрожащие», - настаивала я, - ведь у нас песня «Дорожная», и рассветы именно дрожат за вагонным окном!" "Нет, красивые!" - "Нет, дрожащие!" Я, всхлипнув, завернула сонную Таньку в одеяло и вместе с ней помчалась из дома в ночь, в пургу. За мной погнался ошарашенный Визбор. А за ним Мария Григорьевна в халате и домашних тапочках, крича: "Мне плевать, какие у вас будут рассветы, но вы же ребенка застудите!" Я, конечно, вернулась, горестно плача. А рассветы стали "холодные..."».

что "только влюбленный имеет право на звание «человека»". И

могу засвидетельствовать, что в этом состоянии он пребывал постоянно. Причем мне это было очень заметно. То он влюблялся в комсомольского секретаря, и тогда основными темами его разговоров становились формализм в работе с молодежью и проблемы отношений комсомольских поколений, а во взгляде сверкал непреклонный корчагинский огонек. Затем на горизонте появлялась отчаянная яхтсменка, и немедленно им приобреталась тельняшка, которую он почти не снимал с себя. Но, правда, она не занашивалась до дыр, поскольку наступала очередь его пристрастия к геологии или изучению фольклора. Возможно, поэтому многие удивлялись потом, сколь широк диапазон его познаний в самых разных областях. Подозреваю, что из всех этих фрагментов он пытался вылепить цельный образ идеальной для него женщины. И скульптурной этой работе не видно было конца. Когда на свадьбе моей старшей дочери собрались все три жены Визбора - я, Женя Уралова, Нина Тихонова, я поделилась с ними этими наблюдениями, и они, кажется, согласились со мной. Так что у Визбора были все основания повторять шутливую фразу Гердта "Это было три жены назад..."».

командиры уходят в запас. Помни войну! Это, право же, вовсе

не странно: помнить все то, что когда-то касалось всех нас…

сказал, что Визбор тяжко болен. Диагноз плохой.
Хозяин дома, Василий

Михайлович Белов, человек : спокойный и рассудительный, много лет проработавший сельским фельдшером, попытался успокоить нас, припомнив, что в подобных случаях может помочь отвар из цветов картофеля.
"Господи, - подумала я, - возьми от меня и передай Юре мои силы." А сил-то уже и не было. Ночью меня скрутила страшная судорога. Мне показалось, что я сама умираю. А когда утром очнулась, увидела, что вся наша маленькая дачная команда... уже ожидала с корзинами в руках.
Надо было собирать цветы картофеля.
В Москве я сразу позвонила Юре:

то родили дочку, а сами разлеглись - это нечестно.
-

Давай держаться, - ответил он.
- Я забегу к тебе, ладно?
- Забегай, но ты меня, наверное, не узнаешь, я очень похудел.
- Ты меня тоже. Я вся синяя, и щеки ввалились. Ноя повешу на шею табличку с фамилией, как у нас на вечере встречи выпускников института.
Это был наш последний разговор. Юра умер 17 сентября 1984 года».

ним последний раз по телефону. Он был безнадежно болен

и, кажется, знал об этом. Голос его был слаб, но бодр.
- По утрам отпускает, а к вечеру опять... - сказал он. - Зайди как-нибудь утром, денька через два.
- Чего тебе принести?
Тут он помедлил, а потом с какой-то полушутливой яростью сказал:
- Знаешь, принеси мне яду. Такого, знаешь, незаметного, без запаха и вкуса, и чтоб сразу.
Я вроде бы нашелся.
- Юр, прямо не знаю. Есть, конечно, у меня цианистый калий, вон целая цистерна, но ведь пахнет, зараза! Горьким миндалем.
Визбор хохотнул и тут же своей скороговорочкой сообщил мне историю, как одного мужика не брал цианистый калий, ну совершенно, и он шантажировал своих семейных, выпивая у них на глазах по стакану отравы. Но однажды забыл, что нельзя сразу после этого пить черный кофе...
- Позвони мне послезавтра. Может, увидимся. Захвати... гм... какого-нибудь интересного чтива, хорошо?
Но послезавтра уже нельзя было к нему. А через неделю - я увидел его. А он меня - нет».