Презентация на тему Вкусившая Познания, Добра и Зла

писала немного. Однако по отношению к ее поэтическому творчеству

вполне справедлива пословица: «Мал золотник, да дорог» В.П.Катаев

февраля) 1888 года в Санкт-Петербурге (по другим данным -

в Москве). Она родилась в литературной семье. Ее мать - Анастасия Романовна Тархова - была известной в начале ХХ века писательницей, близкой к чеховско му направлению. Отец - Василий Афанасьевич Крандиевский - был издателем и журналистом.

начала писать стихи очень рано - уже в семь

лет, а в четырнадцать - появились ее первые публикации. Написанную в последние годы жизни автобиографию Н.В. Крандиевская-Толстая начала с самого главного: "Я росла в кругу литературных интересов…"

Крандиевские жили в Гранатовом переулке, в доме Сергея Аполлоновича

Скирмунта, издателя и владельца книжного магазина. В доме Скирмунта Крандиевские были окружены художниками, писателями, артистами, политиками и просто обывателями. Здесь устраивались литературные вечера. Была "мода на Горького«, и, когда он устраивал публичные слушания, съезжалась многочисленная разномастная публика. На всю жизнь Наташа сохранила яркие впечатления о Горьком. Он был свидетелем ее первых художественных опытов.

критик, как Иван Бунин. Вот что он писал по

этому поводу: «Она пришла ко мне однажды в морозные сумерки, вся в инее - иней опушил всю её беличью шапочку, беличий воротник шубки, ресницы, уголки губ - я просто поражён был её юной прелестью, её девичьей красотой и восхищён талантливостью её стихов…» Эта была их первая встреча. В дальнейшем именно Иван Алексеевич Бунин стал литературным учителем Крандиевской.

таких признанных поэтов как К.Бальмонт, который был очарован красотой

и талантом юной поэтессы, Блок, она не спешила издавать книгу, будучи весьма требовательна к себе. Первый поэтический сборник Натальи Крандиевской «Стихотворения» вышел в Москве в 1913 году. Критики оценили его весьма доброжелательно, отмечая свежесть и оригинальность рифм, богатство ритма и «удивительное искусство выражать тончайшие, сложнейшие настроения при большой глубине мысли».

Толстого и вскоре почти перестала писать – она, как

говорили, «ушла в творческие интересы своего мужа и в семейные заботы».

Все говорили, что с женой графу повезло: умна, талантлива, красива, любит мужа без памяти. Сам Толстой признавался: «Война и женитьба на Наталье Васильевне Крандиевской были рубежом моей жизни и творчества. Моя жена дала мне знание русской женщины».

тебя, чтоб тенью У ног твоих покорно лечь.

Уединенная любовь,

Перегоревшая до срока, Она не возродится вновь. Глаза, распахнутые болью,
Глядят на мир, как в первый раз,
Дивясь простору и раздолью
И свету греющему нас.
А мир цветёт, как первозданный,
В скрещенье радуги и бурь,
И льёт потоками на раны
И свет, и воздух, и лазурь.

него она оставила устоявшийся быт, мужа, имея на руках

ребенка, и безоглядно ушла за ним, стала жить его интересами. Позднее Толстой признавался, что «Катя (из романа «Сестры») - это всё Наталья Васильевна». И действительно кто, как не она: утончённая, женственная, красивая, беззаветно любящая, безропотно переносящая беды и невзгоды, способная в любой ситуации сохранить достоинство.

родился их первый общий сын Никита (будущий отец писательницы

Татьяны Толстой).

едут через Курск и Белгород в Харьков, потом в

Одессу, где в 1919 году вышел второй сборник стихов Натальи Крандиевской -Толстой. На Украине они пробыли недолго, эмигрировали в Париж. В 1921 году Толстой с семьёй переехал в Берлин. В Берлине у них родился второй сын - Дмитрий. Здесь же в 1922 году выходит последний прижизненный сборник стихов Натальи Крандиевской-Толстой «От лукавого». Но в 1923 году вернувшись из эмиграции в совсем другую Россию, долгих 14 лет она ничего не писала.

октябре 1935 года 52-летний Толстой оставляет жену и женится

на 29-летней секретарше Людмиле Баршевой.

Наталья Васильевна мучительно переживала потерю любимого человека, ибо, несмотря ни на что, продолжала его любить. Но она не имела права пасть духом, у неё были дети, которых нужно было воспитывать, окружить вниманием и заботой, чтобы они ни в коей мере не чувствовали себя брошенными.
Она нашла в себе силы пережить это горе, вновь обрела себя, вновь зазвучали её правдивые мелодичные стихи:

по

лугу. Пробежала — и опять светло. Дай мне руку и простим
друг другу. Все, что было,— былью поросло.
Не от счастья я была
счастливой, Не от горя горевала я. Родилась такой уж,
юродивой,— Не кори меня, любовь моя! За твою досаду, за обиду Заплатила дорогой ценой. Если встречу — не подам и виду, Что земля уходит подо мной.

* * * Он тосковал по мне когда-то На этом дальнем берегу, О том свидетельство я свято В старинных письмах берегу.
Теперь другою сердце полно. Он к той же гавани плывет, И тот же ветер, те же волны Ему навстречу море шлет.
И, посетив мои кладбища, В пыли исхоженных дорог, Увы, он с новой жаждой ищет Следы иных, любимых ног:
Зачем же сердцу верить в чудо
И сторожить забытый дом? О, верность, горькая причуда, Она не кончится добром!

Как? Просто начала снова писать.
В конце 1930-х годов такие

стихи, конечно же, никто не печатал, да она и не стремилась их публиковать. Она писала "дневник своего сердца". Вот одна из дневниковых записей того периода: "Ночью думала: если поэты - люди с катастрофическими судьбами, то по образу и подобию этой неблагополучной породы людей не зарождена ли я? По-житейски это называ- ется: "все не как у людей". Я никогда не знала, хорошо ли это, или плохо, если все не как у людей? Но внутренние законы, по которым я жила и поступала, всегда утрудняли, а не облегчали мой путь. Ну что же! Не грех и потрудиться на этой земле

предложения уехать, Наталья Васильевна осталась в осажденном Ленинграде. Она

выжила, получая как все пайковые 125 граммов хлеба, хороня близких ей людей, и писала, писала стихи обо всем, что происходило в годы блокады, о людях, способных выжить, когда по всем физическим законам человек должен умереть, о том, что дает ему силы выжить

вздыхает ей вослед? Тесно в небе. Каждый знает,

Что покоя в небе нет. Истребитель пролетает, Проклиная лунный свет. До луны ли в самом деле. Если летчика глаза И внимание в обстреле От живой отводит цели Лунной влаги бирюза?
Что же бродишь, как бывало, И качаешь опахало Старых бредней над землей? Чаровница! Ты — устала, Ты помехой в небе стала, Не пора ли на покой?

НОЧЬЮ НА КРЫШЕ
В небе авиаигрушки, Ни покоя им. ,ни сна. Ночь в прожекторах ясна. Поэтической старушкой Бродит по небу луна.

в валенках, А метель метет. Старушонка лезет в очередь,

Охает, крестясь: "У моей, вот тоже, дочери Схоронен вчерась. Бог прибрал, и, слава Господу, Легче им и нам. Я сама-то скоро с ног спаду С этих со ста грамм". Труден путь, далек до кладбища,

сама смогла б еще, - Сможет ли зарыть? А

не сможет - сложат в братскую, Сложат, как дрова, В трудовую, ленинградскую, Закопав едва. И спешат по снегу валенки, - Стало уж темнеть. Схоронить трудней, мой маленький, Легче умереть.

Эти стихи, датированные 1941-1943 годами, будь они тогда же опублико -ваны, вернули бы их автора на очень высокую поэтическую орбиту… И Крандиевская составила такой сборник, и название ему дала - "Дорога", и издательство "Советский писатель" даже договор с автором заключило, но… 23 февраля 1945 года умер Толстой.

конца своих дней, она за два послевоенных года написала

цикл стихов его памяти. Писала, вспоминая и заново переживая жизнь с ним. Их бегство из взбунтовавшейся России и то, как смотрели они вдвоем с палубы увозившего их в неизвестность парохода на проплывающий за бортом берег Трои. И тот счастливый день в Париже, когда она поставила на рабочий стол Толстого вазу с желтыми маками, а он с благодарностью сказал жене, что цветы всегда помогают ему собраться с мыслями. Редчайшую всепоглощающую любовь Натальи Крандиевской к Алексею Толстому, с которой она не могла совладать ни после их развода, ни после его смерти, доказывают ее безнадежно любовные послания к нему даже через многие годы после того, как его не стало.

мы смеялись оба. Остановились, обнялись…

И буду помнить я до гроба, Как два дыханья поднялись, Свились, и на морозе ровно Теплело облачко двух душ. И я подумала любовно: - И там мы вместе, милый муж!

все ж!.. Приплыв к иному

берегу, Как молодость забыть, друзья? Над садом лунную истерику И вдохновенье соловья.
Еще не жизнь — а томный зуд. Еще не полное цветение, Когда все нервы в знойный жгут Скрутило девичье томление.
Но песнь любви, что наизусть Все пели,— слушаю как новую. Ах, в свой черед пусть каждый, пусть Упьется — тысячевековою!

* * * Моих ночей бессонный жар, Стихов веселые тревоги, И тела солнечный загар. И сердца лунные ожоги,— Сложило время на весы, И чаша легкая вспарила. Жизнь стала стражем на часы, И камень рядом положила.. Пусть так. Бороться не хочу. Живи, вторая половина! По-бабьи верую. Молчу. Ращу для будущего сына.

полностью потеряла зрение. Но до последнего дня сохранила живой

ум, ироничный взгляд на мир. Пережив своего мужа А.Н. Толстого, она умерла в Ленинграде, в своей "непобежденной Пальмире" 17 сентября 1963 года.

Брошенное на лужайке рая,

У корней покинутого древа Долго пролежало, загнивая. Звери, убоявшись Божья гнева, Страшный плод не трогали, не ели, Не клевали птицы и не пели Возле кущ, где соблазнилась Ева. И Творец обиженный покинул Сад цветущий молодого рая И пески горячие раскинул Вкруг него от края и до края. Опустился зной старозаветный И спалил цветы, деревья, кущи, Но оставил плод едва заметный, Яблоко, что проклял Всемогущий. И пески тогда его накрыли...