Презентация на тему Михаил Пришвин

романом Д. Дефо «Робинзон Крузо» (1719) живописует перипетии выживания

одного или нескольких людей на необитаемом острове

Кто такой Робинзон?
Что за произведение «Робинзонада»?

Елецкого уезда Орловской губернии. Писатель, этнограф, педагог, музейный деятель.

Дорогобужский уезд Смоленской губернии, где в селе Алексино начал

преподавать словесность в школе 2-й ступени (формально он был туда «командирован от Наркомпроса для изучения памятников искусств, старины и природы»}. 14 сентября 1920 г. принят в члены Дорогобужской уездной комиссии по делам музеев и охране памятников, ходатайствовавшей о назначении Пришвина заведующим (хранителем) создаваемым в Алексине музеем усадебного быта. С 5 марта 1921 г. Пришвин возглавлял указанный музей, оставив должность заведующего 29 ноября того же года «вследствие необходимости <...> переехать в другую часть уезда». Впечатления от пребывания на Смоленщине получили отражение в повести «Мирская чаша» (1922 г.), рассказе «Школьная робинзонада» (1924 г.) и некоторых других литературных произведениях Пришвина.

от школы до больницы идешь почти час, и всё

почти берегом искусственного озера, окружённого сплошной кущей вековых деревьев. На озере есть островок, и там на деревьях живут аисты, а в домике на озере лебеди и павлины ходят по берегу... Барский особняк выходит одной стороной на озеро, другой в парк — большое трехэтажное здание с колоннами» . Он восхищён и огорчён одновременно. Волей судьбы они всей семьёй поселились в разорённой, холодной усадьбе. И теперь одной из его жизненно важных задач стало спасение этого культурного сокровища.(М.Пришвин)

Бытие было непростым.
Это была борьба с обстоятельствами за выживание,
борьба за души детей, переживавших перелом эпох,
борьба за спасение духовных и материальных ценностей.

один крестьянин — его звали Ефим Иванович Барановский —

и ужаснулся, что я иду на босу ногу в дырявых резиновых калошах; сам он ехал в город на базар с возом. Поздно ночью — слышу я, кто-то стучится ко мне в музей, открываю и вижу: весь серый от дождя с новыми сапогами в руках стоит Ефим Иванович и говорит мне, передавая подарок, парадными своими словами:
— Категорически вам сочувствую, потому что взять вам нечего.

ему эти пуды ржи, отданные им за сапоги, и

что значил этот подарок! Но мало того, передав мне сапоги, он еще сказал:
— Вы не думайте, что помрете с голоду, этого я не допущу, вы только учите, а душку вашу я подкормлю.
Это было только в самом начале моего шкрабства, и заслуг у меня еще не было; это был результат личных заслуг, конечно, Елены Сергеевны, это она сумела дать какой-то свой тон школе.Вот это что-то, вызванное из недр народа бескорыстной деятельностью курсистки, отличало нашу никому не ведомую и заброшенную школу.

на третий этаж таскать вязанки дров и отапливать музей

усадебного быта, как ночью, бывало, и приворуешь дров в соседнем враждебном учреждении. А то, бывало, придет какая-нибудь бумага из города, и, намотав онучи получше, чтобы ноге в лапте было помягче, отмахнешь в день туда восемнадцать да назад столько же верст.

на постели в холодном чужом алексинском дворце. Я ненавижу

крыс, а они там были, скреблись, подбирались к самой кровати, наглели, потому что, умные, понимали, как трудно решиться высунуться на холод из-под одеяла. Это было не просто, как теперь — чиркнул спичкой или повернул кнопку. У меня был обломок напильника и большой кусок яшмы, найденный во дворце, трут я делал из древесных грибов.

и едва ли кто мог в этом меня превзойти.

Но в темноте сколько раз, бывало, попадешь по косточке сустава левого большого пальца, пока затлеется трут. А проклятые крысы этого стука то по косточке, то по яшме ничуть не боятся, скребутся, лезут и лезут. И холод пробирает, потому больше и не попадаешь по яшме. А когда высечешь, наконец, то скорей к столу, к тарелочке с углями и раздувать их, раздувать, пока угар явственно шибанет в голову.

Кремень,кресало,трут

дому подъехал воз, его окружили женщины, и я скоро

узнал, что это был первый «красный купец» с иголками, ситцами и всякой всячиной. Я бросился к нему и купил бензин и зажигалку — какое это было счастье, и рассказать невозможно, это было, как Робинзону первый показавшийся вдали дымок парохода. Скоро от друзей я получил письмо с просьбой прислать что-нибудь для журнала. Я написал для пробы маленький очерк и через месяц получил гонорар, из которого вышло чуть ли не пять пудов муки; у меня просто дух захватило от такого огромного вознаграждения! И надо бы так продолжать, писать и улучшать условия своего учительского труда.
Но разве можно летающую тварь, согретую весенним лучом, остановить? Прилив жизни поднял меня и унес с Робинзонова острова.