Слайд 2
Анна Ахматова
И как будто по ошибке
Я сказала «Ты...» Озарила тень улыбки Милые черты.
От подобных оговорок Всякий вспыхнет взор... Я люблю тебя, как сорок Ласковых сестер.
1909 г.
Слайд 3
Анна Горенко (А. Ахматова) с братьями Андреем, Виктором
и сестрой Ией. В центре — мать Инна Эразмовна
(урожденная Стогова). Киев, 1909 г. Фото из архива Л. Гумилева
...И женщина с прозрачными глазами (Такой глубокой синевы, что море Нельзя не вспомнить, поглядевши в них), С редчайшим именем и белой ручкой, И добротой, которую в наследство Я от нее как будто получила, — Ненужный дар моей жестокой жизни...
1943-1953 гг. «Северные элегии»
Слайд 4
Анна Ахматова в Слепневе. 1913 г.
На одном
из экземпляров этой фотографии
сохранилась
надпись: «Это я пишу «Четки».
Покорно мне воображенье В изображенья серых глаз. В моем тверском уединенье Я горько вспоминаю вас.
Прекрасных рук счастливый пленник, На левом берегу Невы, Мой знаменитый современник, Случилось, как хотели вы.
Вы, приказавший мне: довольно, Поди, убей свою любовь! И вот я таю, я безвольна, Но всё сильней скучает кровь.
И если я умру, то кто же Мои стихи напишет вам, Кто стать звенящими поможет Еще не сказанным словам?
Июль 1913. Слепнево
Слайд 5
Я. С. Гумилев, Лева Гумилев (сын Гумилева и
Ахматовой), А. А. Ахматова. Царское Село. 1916 г.
Дай мне горькие годы недуга, Задыханья, бессонницу, жар, Отыми и ребенка, и друга, И таинственный песенный дар — Так молюсь за твоей литургией После стольких томительных дней, Чтобы туча над темной Россией Стала облаком в славе лучей.
Петербург. 1915 г.
Слайд 6
Анна Ахматова в Детском Селе. 1925 г. Фото
П. Лукницкого
О, знала ль я, когда в
одежде белой Входила Муза в тесный мой приют, Что к лире, навсегда окаменелой, Мои живые руки припадут.
О, знала ль я, когда неслась, играя, Моей души последняя гроза, Что лучшему из юношей, рыдая, Закрою я орлиные глаза.
О, знала ль я, когда, томясь успехом, Я искушала дивную судьбу, Что скоро люди беспощадным смехом Ответят на предсмертную мольбу.
1925 г.
Слайд 7
Анна Ахматова. Ленинград. 1924 г.
Мне
голос был. Он звал утешно,
Он говорил:
«Иди сюда,
Оставь свой край глухой и грешный,
Оставь Россию навсегда.
Я кровь от рук твоих отмою,
Из сердца выну черный стыд,
Я новым именем покрою
Боль поражений и обид».
Но равнодушно и спокойно Руками я замкнула слух, Чтоб этой речью недостойной Не осквернился скорбный дух.
Осень 1917
Слайд 8
Анна Ахматова. 1940 г.
Узнала я, как опадают лица,
Как
из-под век выглядывает страх,
Как клинописи жесткие страницы
Страдание выводит на
щеках,
Как локоны из пепельных и черных
Серебряными делаются вдруг,
Улыбка вянет на губах покорных
И в сухоньком смешке дрожит испуг.
И я молюсь не о себе одной,
А обо всех, кто там стоял со мною,
И в лютый холод, и в июльский зной,
Под красною ослепшею стеною.
1940 г
Слайд 9
Анна Ахматова и Борис Пастернак. Москва. 1946 г.
Осип Мандельштам и Анна Ахматова. Москва. 1934 г.
Он, сам себя сравнивший с конским глазом, Косится, смотрит, видит, узнает, И вот уже расплавленным алмазом Сияют лужи, изнывает лед.
В лиловой мгле покоятся задворки, Платформы, бревна, листья, облака. х Свист паровоза, хруст арбузной корки,
В душистой лайке робкая рука.
За то, что дым сравнил с Лаокооном,
Кладбищенский воспел чертополох,
За то, что мир наполнил новым звоном
В пространстве новом отраженных строф, —
Он награжден каким-то вечным детством, Той щедростью и зоркостью светил, И вся земля была его наследством, А он ее со всеми разделил.
1936 г.
Слайд 10
Анна Андреевна Ахматова. Москва. 1958 г.
Я
не переставала писать стихи. Для меня в них —
связь моя с временем, с новой жизнью моего народа. Когда я писала их, я жила теми ритмами, которые звучали в героической истории моей страны. Я счастлива, что жила в эти годы и видела события, которым не было равных.
Анна Ахматова. «Коротко о себе»
Слайд 11
Анна Ахматова. Голицыне. 1959 г.
Родная земля
В
заветных ладанках не носим на груди, О ней стихи навзрыд не сочиняем, Наш горький сон она не бередит, Не кажется обетованным раем, Не делаем ее в душе своей Предметом купли и продажи, Хворая, бедствуя, немотствуя на ней, О ней не вспоминаем даже.
Да, для нас это грязь на калошах, Да, для нас это хруст на зубах, И мы мелем, и месим, и крошим Тот ни в чем не замешанный прах. Но ложимся в нее и становимся ею, Оттого и зовем так свободно — своею.
Ленинград. 1961