Презентация на тему Анализ художественного текста

(слово выражает состояние говорящего)
Драматические ( слово воспроизводит процесс речевого

общения)

повесть, роман, эпопея…)
Сюжет развернутый
Герой эпоса - происшествие
Весь набор художественных

изобразительных средств
Свобода в развертывании действия
Преобладание авторской речи над прямой речью
Автор, повествователь, рассказчик, наблюдатель…

повествовательно-описательного изображения
Напряженный конфликт
Динамичный сюжет
Членение на сценические эпизоды
Монологи и диалоги…

настоящий момент
Лирический герой
Соотнесение лирического героя и автора
Лирическое «Я»
Лирический сюжет

ПРОЗУ и

ПОЭЗИЮ

Промежуточные формы:
стихотворения в прозе
ритмическая проза
лирическая проза
лироэпические жанры ( басня, поэма, роман в стихах, эпическая поэма…)

текста, формы строения стиха, системы стихосложения, закономерности композиции стиха,

типы поэтической интонации и т.д.

тема
Лирический сюжет
Проблемы
Композиция
Лирический герой
Преобладающее настроение, его изменения
Жанр
Строфа
Основные образы
Лексика
Изобразительные средства иносказания

( метафора, метонимия, эпитет, сравнение, аллегория, символ)
Звукопись ( аллитерация, ассонанс)
Размер ( ямб, хорей, дактиль, амфибрахий, анапест)
Ритм и рифма. Способ рифмовки

А.С.Пушкин «Нет, нет, не должен я, не смею, не

могу…»
Нет, нет, не должен я, не смею, не могу
Нет, нет, не должен я, не смею, не могу
Волнениям любви безумно предаваться;
Спокойствие мое я строго берегу
И сердцу не даю пылать и забываться;
Нет, полно мне любить; но почему ж порой
Не погружуся я в минутное мечтанье,
Когда нечаянно пройдет передо мной
Младое, чистое, небесное созданье,
Пройдет и скроется?.. Ужель не можно мне,
Любуясь девою в печальном сладострастье,
Глазами следовать за ней и в тишине
Благословлять ее на радость и на счастье,
И сердцем ей желать все блага жизни сей,
Веселый мир души, беспечные досуги,
Всё - даже счастие того, кто избран ей,
Кто милой деве даст название супруги.

звук уснул —
Жизнь, движенье разрешились
В сумрак зыбкий, в дальний

гул...
Мотылька полет незримый
Слышен в воздухе ночном...
Час тоски невыразимой!..
Всё во мне, и я во всем!..

Сумрак тихий, сумрак сонный,
Лейся в глубь моей души,
Тихий, томный, благовонный,
Все залей и утиши —
Чувства мглой самозабвенья
Переполни через край!..
Дай вкусить уничтоженья,
С миром дремлющим смешай!

мы шли по тропинке единственной

В поздний и сумрачный час.

Я

посмотрел: запад с дрожью таинственной

Гас.

Что-то хотелось сказать на прощание, —

Сердца не понял никто;

Что же сказать про его обмирание?

Что?

Думы ли реют тревожно-несвязные,

Плачет ли сердце в груди, —

Скоро повысыплют звезды алмазные,

Жди!

<1858>

и проблематика произведения. Особенности пафоса
Жанровое своеобразие
Авторская позиция
Система персонажей
Образы главных

и второстепенных героев
Композиционные особенности
Своеобразие художественного времени и пространства
Художественная деталь
Язык. Стилистическая окрашенность. Изобразительно-выразительные средства
Смысл названия
Место произведения в творчестве писателя

Пан
Ф.И.Тютчев. Последняя любовь
О.Э.Мандельштам. «Отчего душа так певуча…» и др.

в большой комнате с раскрытыми окнами.

Между нами женщины, дети,

старики... Все мы говорим о каком-то очень известном предмете - говорим шумно и невнятно.

Вдруг в комнату с сухим треском влетело большое насекомое, вершка в два длиною... влетело, покружилось и село на стену.

Оно походило на муху или на осу. Туловище грязно-бурого цвету; такого же цвету и плоские жесткие крылья; растопыренные мохнатые лапки да голова угловатая и крупная, как у коромыслов; и голова эта и лапки - ярко-красные, точно кровавые.

Странное это насекомое беспрестанно поворачивало голову вниз, вверх, вправо, влево, передвигало лапки... потом вдруг срывалось со стены, с треском летало по комнате - и опять садилось, опять жутко и противно шевелилось, не трогаясь с места.

Во всех нас оно возбуждало отвращение, страх, даже ужас... Никто из нас не видал ничего подобного, все кричали: "Гоните вон это чудовище!", все махали платками издали... ибо никто не решался подойти... и когда насекомое взлетало - все невольно сторонились.

Лишь один из наших собеседников, молодой еще, бледнолицый человек, оглядывал нас всех с недоумением. Он пожимал плечами, он улыбался, он решительно не мог понять, что с нами сталось и с чего мы так волнуемся? Сам он не видел никакого насекомого - не слышал зловещего треска его крыл.

Вдруг насекомое словно уставилось на него, взвилось и, приникнув к его голове, ужалило его в лоб повыше глаз... Молодой человек слабо ахнул - и упал мертвым.

Страшная муха тотчас улетела... Мы только тогда догадались, что это была за гостья.



Май 1878

крепок, трещит, и у Наденьки, которая держит меня под

руку, покрываются серебристым инеем кудри на висках и пушок над верхней губой. Мы стоим на высокой горе. От наших ног до самой земли тянется покатая плоскость, в которую солнце глядится, как в зеркало. Возле нас маленькие санки, обитые ярко-красным сукном.
— Съедемте вниз, Надежда Петровна! — умоляю я. — Один только раз! Уверяю вас, мы останемся целы и невредимы.
Но Наденька боится. Всё пространство от ее маленьких калош до конца ледяной горы кажется ей страшной, неизмеримо глубокой пропастью. У нее замирает дух и прерывается дыхание, когда она глядит вниз, когда я только предлагаю сесть в санки, но что же будет, если она рискнет полететь в пропасть! Она умрет, сойдет с ума.
— Умоляю вас! — говорю я. — Не надо бояться! Поймите же, это малодушие, трусость!
Наденька наконец уступает, и я по лицу вижу, что она уступает с опасностью для жизни. Я сажаю ее, бледную, дрожащую, в санки, обхватываю рукой и вместе с нею низвергаюсь в бездну.
Санки летят как пуля. Рассекаемый воздух бьет в лицо, ревет, свистит в ушах, рвет, больно щиплет от злости, хочет сорвать с плеч голову. От напора ветра нет сил дышать. Кажется, сам дьявол обхватил нас лапами и с ревом тащит в ад. Окружающие предметы сливаются в одну длинную, стремительно бегущую полосу... Вот-вот еще мгновение, и кажется — мы погибнем!
— Я люблю вас, Надя! — говорю я вполголоса.
Санки начинают бежать всё тише и тише, рев ветра и жужжанье полозьев не так уже страшны, дыхание перестает замирать, и мы наконец внизу. Наденька ни жива ни мертва. Она бледна, едва дышит... Я помогаю ей подняться. (см. продолжение)

у нас в имении — всегда считался у нас

своим человеком: покойный отец его был другом и соседом моего отца. Пятнадцатого июня убили в Сараеве Фердинанда. Утром шестнадцатого привезли с почты газеты. Отец вышел из кабинета с московской вечерней газетой в руках в столовую, где он, мама и я еще сидели за чайным столом, и сказал:
— Ну, друзья мои, война! В Сараеве убит австрийский кронпринц. Это война!
На Петров день к нам съехалось много народу, — были именины отца, — и за обедом он был объявлен моим женихом. Но девятнадцатого июля Германия объявила России войну...
В сентябре он приехал к нам всего на сутки — проститься перед отъездом на фронт (все тогда думали, что война кончится скоро, и свадьба наша была отложена до весны). И вот настал наш прощальный вечер. После ужина подали, по обыкновению, самовар, и, посмотрев на запотевшие от его пара окна, отец сказал:
— Удивительно ранняя и холодная осень!
Мы в тот вечер сидели тихо, лишь изредка обменивались незначительными словами, преувеличенно спокойными, скрывая свои тайные мысли и чувства. С притворной простотой сказал отец и про осень. Я подошла к балконной двери и протерла стекло платком: в саду, на черном небе, ярко и остро сверкали чистые ледяные звезды. Отец курил, откинувшись в кресло, рассеянно глядя на висевшую над столом жаркую лампу, мама, в очках, старательно зашивала под ее светом маленький шелковый мешочек, — мы знали какой, — и это было трогательно и жутко. Отец спросил:
— Так ты все-таки хочешь ехать утром, а не после завтрака?
— Да, если позволите, утром, — ответил он. — Очень грустно, но я еще не совсем распорядился по дому.
Отец легонько вздохнул:
— Ну, как хочешь, душа моя. Только в этом случае нам с мамой пора спать, мы непременно хотим проводить тебя завтра...
Мама встала и перекрестила своего будущего сына, он склонился к ее руке, потом к руке отца. Оставшись одни, мы еще немного побыли в столовой, — я вздумала раскладывать пасьянс, — он молча ходил из угла в угол, потом спросил:
— Хочешь, пройдемся немного?
На душе у меня делалось все тяжелее, я безразлично отозвалась:
— Хорошо...
Одеваясь в прихожей, он продолжал что-то думать, с милой усмешкой вспомнил стихи Фета:Какая холодная осень!
Надень свою шаль и капот... (см. продолжение)

(в древнем роде)


Люблю,

друзья, когда за речкой гаснет день,
Укрывшися лесов в таинственную сень
Или под ветвями пустынныя рябины,
Смотреть на синие, туманные равнины.
Тогда приходит Пан с толпою пастухов;
И пляшут вкруг меня на бархате лугов.
Но чаще бог овец ко мне в уединенье
Является, ведя святое вдохновенье:
Главу рогатую ласкает легкий хмель,
В одной руке его стакан, в другой свирель!
Он учит петь меня; и я в тиши дубравы
Играю и пою, не зная жажды славы.

склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней...
Сияй, сияй, прощальный

свет
Любви последней, зари вечерней!

Полнеба обхватила тень,
Лишь там, на западе, бродит сиянье, —
Помедли, помедли, вечерний день,
Продлись, продлись, очарованье.

Пускай скудеет в жилах кровь,
Но в сердце не скудеет нежность...
О ты, последняя любовь!
Ты и блаженство и безнадежность.

так мало милых имен,
И мгновенный ритм — только случай,
Неожиданный

Аквилон?

Он подымет облако пыли,
Зашумит бумажной листвой
И совсем не вернется — или
Он вернется совсем другой.

О, широкий ветер Орфея,
Ты уйдешь в морские края, —
И, несозданный мир лелея,
Я забыл ненужное «я».

Я блуждал в игрушечной чаще
И открыл лазоревый грот...
Неужели я настоящий
И действительно смерть придет?

1911

читателей, я требую очень немного… И главное, чтобы вы

были человеком понимающим, одним из тех людей, с которыми, когда познакомишься, видишь, что не нужно толковать свои чувства и свое направление, а видишь, что он понимает меня, что всякий звук в моей душе отзовется в его».